Ловец Душ - Страница 64

Я горько усмехнулась и посмотрела на темнеющий лес.

Ну что ж… одним другом стало меньше, одним врагом прибавилось.

Хотя как же горько!

Только к утру мы наконец-то добрались до первого села.

Солнце разыгралось, в воздухе плавали крохотные блестящие снежинки. Заснеженное село с нечищеными улицами и небольшими, утопленными в сугробах домами только просыпалось. Из-за калиток раздавались утренние стоны деревенских дворняг, через открытые настежь ворота были видны поспешные сборы хозяев на субботнюю ярмарку. Нас обогнали сани с сеном, на них сидела румяная девица, старик-отец ловко управлял лошадкой.

– Эй-ей, – прикрикнул он, – расступись, люд честной! – и пронесся мимо, поднимая холодное облако снега.

Рядом с заборами, осторожно прощупывая тропинку ногой, обутой в валенок, пробиралась старуха с ведрами. Тут же недалеко, почти в центре круглой деревенской площади, темнел большой колодец. Вокруг него уже собрались румяные деревенские товарки, весело щебетали, набирая воду, смеялись. Зип остановил лошадку и обратился к одной молодухе в ярком платке:

– Девица, воды не нальешь? – Он подал деревянную флягу.

– А чего, красавец, сам не спустишься? – хохотнула она и тут заметила мое бледное усталое лицо.

Смех замер у нее на губах, она скользнула взглядом по моей фигуре, моментально заприметив связанные ноги, схватила флягу и набрала студеной воды. С нашим приездом шум вокруг колодца утих, женщины стали поспешно разбредаться по домам. Видно, в этих краях, близких к Торуси, о зверствах бейджанцев были хорошо наслышаны.

– А не подскажешь, где здесь потрапезничать возможно? – спросил Зип у девушки, перехватывая ее руку, когда та протянула флягу.

– Здесь негде, – хмуро отозвалась она, отшатнувшись от него как от огня, – только в Салатопке. В трех верстах от нас, наше-то село совсем маленькое.

Бейджанец хотел, видно, что-то еще добавить, да девица развернулась и, подхватив ведра, кинулась спасаться бегством в родные пенаты.

– Да, Зип, – хмыкнула я, пытаясь связанными руками удержать флягу и сделать глоток, – не слишком тебя девушки жалуют. Может, оттого, что довериться тебе нельзя?

Вода оказалась ледяная, даже зубы свело, но вкусная и сладковатая.

– Помалкивай уж, – пробормотал мой конвоир, пряча флягу в седельную сумку.

Салатопка кипела что забытый на огне чайник. Субботняя ярмарка собрала там жителей всех окрестных сел. Движение происходило словно в самой столице, сани выстраивались в длинные заторы, возницы, как водится, ругались распоследними словами. Перед деревенским храмом шла бойкая торговля, шум стоял неимоверный, будто сюда разом собралась вся Приокия. В самом углу площади раскинулся яркий шатер, зазывала надрывался, приглашая всех посмотреть на усатую женщину и гнома-лилипута. Рядом с ним, накрывая окрестности подкрашенным заклинанием голосом, стоящий на перевернутой бочке служивый зачитывал рекрутские указы. Добровольцам обещали все блага мира и полнеба в придачу. Внизу, на заледенелой площади, широко открыв рты, его слушали совсем зеленые пацанята, которые еще и не брились, а уже мнили себя великими полководцами. На месте постоялого двора, в котором мы с Савковым останавливались по осени, выросла небольшая таверна. Зип заехал в подворотню, развязал мне ноги, веревку аккуратно смотал и запасливо спрятал в седельную сумку.

– А руки? – Я ткнула ему под нос натертыми почти до крови запястьями.

– А руки спрячешь, – отозвался он.

Мы отдали лошадь мальчику, наряженному по случаю зимы в отцовскую душегрейку, а сами прошли в таверну. Обеденная зала переживала небывалый субботний наплыв посетителей. В основном столовались служивые, расквартированные по деревням вокруг Торуси и ожидавшие дня похода. Вокруг них носились быстрые половые с подносами. Стоял гомон, пахло жареным поросенком и каминным дымом, тянущимся прямо в залу. Я уселась за самый дальний столик рядом с кухней, испускающей из приоткрытой двери вкуснейшие ароматы. Великоватый тулупчик сполз, пришлось спрятать связанные руки в его складках. Зип, косолапо переваливаясь с ноги на ногу, подошел к хозяину таверны испросить мальчишку письмо переправить. Тавернщик, не прекращая вытирать бокал из немского стекла, кивнул ему, потом крикнул на всю таверну: «Минька, ходь сюды, надо на почту записочку отнесть!» Зип накорябал на клочке бумаги какое-то послание, бросил в холщовый мешочек и отдал его слуге, потом, так же тяжело ступая, словно взвалил на плечи пудовую ношу, вернулся ко мне.

– Ну поехали, – кивнул он.

– А пожрать? – Я заслуженно получила злобный взгляд на сдачу, еще раз вдохнула сладкий аромат мяса и поднялась.

В это время в таверну с облаком снежинок ввалились военные. Трое молодых мужчин в красивых дубленых душегрейках и высоких шапках с пришпиленным гербом, – чины у них были, похоже, не меньше полковых. Хозяин выскочил из-за стойки, раскланиваясь, и пригласил высоких гостей к столу, сам же краем фартука вытер чистую столешницу. Один из чинов с тонкими усиками на породистом лице высокомерно осмотрел притихшую таверну, заполненную стражами да вояками, и, стуча подкованными каблуками, прошел к столику. За ним не торопясь прошествовали его спутники. Первый, тот, что усатый, развалился на стуле, вытянув ноги в дорогих сапогах, и вперился в меня острым взглядом, а потом и вовсе крикнул:

– Эй, девица!

Я напряглась и поторопилась за Зипом к выходу.

– Тебе говорят «стой»! – вдруг огорошил полковой. – Портрет мне один напоминаешь, что висел тут с месяц назад!